Первый эйдос - Страница 47

Продолжая бубнить, Аида Плаховна взялась за ручку двери и исчезла. Если стражи телепортировали всегда с четкой вспышкой, то Мамзелькина втягивалась внутрь и исчезала с шашлычным дымком. По характеру исчезновений она напоминала Дафне джиншу Гюльнару, которая давно сидела в кувшине. Однообразные шуточки про блондинок всех порядком достали.

По приемной расплылся сладковатый, грустный запах кладбища. Казалось, старуха, исчезая, высосала из мира всю радость.

– Подчеркиваю: когда-нибудь у нас закончится медовуха. Тогда старуха перестанет прикидываться доброй и всех прикончит, – сказал Чимоданов.

– А другую медовуху раздобыть нельзя? – спросил Мошкин. – Или наложить на бочонок заклинание, чтобы он никогда не пустел?

– Магия, что ли? Стреляного воробья дихлофосом не траванешь, – презрительно заявила Улита, и Евгеша почувствовал полную безнадежность своего предложения.

В двери резиденции поскреблась тишина. Портрет Лигула оскалился лошадиными зубами. По портрету поползла неосторожная, томная от летней жары муха. Зубы щелкнули. Муха исчезла.

– Черный юмор Аиды мне надоел! – решительно заявила Ната, подводя черту под недавним разговором.

Меф улыбнулся.

– Ты не знаешь, что такое настоящий черный юмор. Я тоже не знал, пока вчера сам не увидел. Мужик, продающий у метро памятники, высек на граните свой портрет. С датой рождения, со всеми делами, даже с черточкой. Стоит, лыбится. Мамзелькиной бы такой понравился.

– Ей вообще дураки нравятся. Только напрасно дураки думают, что им это сильно поможет, – цинично заявила Улита.

* * *

Арей с час просидел на кресле, закрыв глаза. Затем рывком встал и удалился в кабинет. Меф знал, что сегодня он будет отлеживаться. Золотые крылья стражей Арей унес с собой, а флейты в мешковине остались на полу. Дафна подошла и горестно присела рядом, глядя на грустно сияющие мундштуки. Лицо у нее было бледным. Из него точно выпили весь румянец. Она смотрела на флейты и ей хотелось, с криком ворвавшись в кабинет Арея, броситься на него и расцарапать ему лицо.

Что он понимает, этот тупой барон мрака, для которого убийство – спорт! Первым нанес удар, сорвал с шеи золотые крылья – вот и все. Угрызений совести не больше, чем у пенсионера, который выиграл у приятеля партию в шашки. Разве он понимает, сколько раз заботливые, чуткие руки касались флейт! Сколько раз полные спокойной мудрости маголодии поднимались в прозрачное небо Эдема. Сколько эйдосов отвоевано, сколько размазано липких и мерзких комиссионеров! И вот теперь флейты в мешковине, а их хозяев, которых она, Дафна, возможно, знала, больше нет.

Лишь стражи мрака с их извращенным сознанием могут думать, что флейты – оружие. Это их мечи годятся только для войны. Флейты же света прежде всего инструмент созидания и пробуждения. Боевые маголодии – это вторично. Они возникли лишь в последние тысячелетия, когда появилась необходимость защищаться от мрака.

Какое оправдание можно придумать Арею? То, что он несчастен? Но не потому ли Арей несчастен, что он слишком часто сам причинял страдание, и оно по неумолимому закону вечности вернулось к нему с лихвой?

Меф внимательно наблюдал за Дафной. Ему казалось, что она где-то далеко, не в резиденции мрака. Даф то бормотала что-то, то горестно раскачивалась, то слабо улыбалась, а под конец развернула мешковину и стала гладить флейты, точно они были живыми.

Поведение Даф не укрылось от остальных. Мошкин сочувственно вздохнул. Улита покачала головой. Ната прищурилась: «Тэк-с, вякать не будем, но на заметочку возьмем!»

Депресняк сидел у ног Дафны и, прижав единственное ухо, смотрел на флейты. С таким видом коты и собаки глядят на огонь. Он и пугает их, и притягивает. Сына адского кошака и райской кошечки раздирали противоречия.

Улита подошла к парадному портрету Лигула и мокрой губкой стала энергично вытирать с лица горбуна пыль. Лигул, начавший было приглядываться к Дафне, поспешно отвернулся. Губка – это, конечно, прекрасно, но только если от нее так не воняет прогорклым кухонным жиром. И откуда, интересно, ведьма ее телепортировала?

– Буслаев! – сказала ведьма дежурным голосом. – Ничего личного, но советую начать шевелиться! Твоя девушка чуток потерялась и забыла, в какой очереди стоит.

Растерявшись, Меф подошел к Дафне и мягко попытался взять флейты. Когда на нее упала тень, Даф вздрогнула, дернула флейты, и получилось, что вместо мешковины Мефодий схватился за мундштуки. Быстрым движением он отобрал флейты, оставив в руках у Даф одну мешковину, и тут только понял, что произошло.

Он держал флейты светлых голой рукой и не испытывал боли. Более того, его охватило странное чувство. Мефу казалось, что он стоит в осеннем, светлом и прозрачном лесу, а ветер, дующий откуда-то снизу, вдоль земли, закручивается вокруг его тела, и вместе с ветром закручиваются сотни желтых и красных листьев. Это было щекотное, тревожащее чувство, которое порой бывает, когда к радости примешивается легкая печаль. Сам не зная зачем, Меф поднес мундштук флейты к губам. Он действовал не задумываясь. Просто ему захотелось исторгнуть из флейты хотя бы один звук.

Однако прежде чем он коснулся губами мундштука, другой флейтой он случайно задел цепь дарха. Дарх налился тяжестью и рванул его шею вниз с силой якоря. Выронив флейты, Меф упал на одно колено.

Быстро оглядевшись, он понял, что никто ничего не заметил. Все произошло мгновенно. Улита продолжала тереть губкой физиономию Лигула, сладко повторяя: «Где ж ты, родимый, так засвинячился?» Ната разбиралась с Чимодановым, а Мошкин изучал стыки мраморных плит.