Первый эйдос - Страница 73

– Я связался со светом, – сообщил Эссиорх. – Там убеждены, что мрак подмешал Дафне что-то в кровь. Может, через укус нежити или еще как. Если бы она была только стражем света, ей бы это не повредило, но она, к сожалению, уже во многом человек.

Дафна слушала хранителя отрешенно. Непонятно было, понимает она, что говорят о ней или нет. Оживилась Дафна, лишь когда Эссиорх сказал:

– Дафна не должна оставаться в резиденции мрака. Стены там высасывают из нее жизнь. Я забираю ее к себе. Она будет жить со мной и с Корнелием.

– Я ее защищу! Моя флейта и мои маголодии всегда к ее услугам! – с горячностью крикнул со скамейки Корнелий и тотчас озабоченно уточнил: – А где она будет спать? На моем диване, что ли?

Эссиорх и Корнелий увели Дафну с собой. Она послушно шла с ними и оглядывалась на Мефа. Не то прощалась, не то звала.

– Я загляну к тебе завтра! Июль длинный! – крикнул ей Меф.

– Не настолько длинный. Сегодня тридцать первое. Завтра уже август, – возразил Эссиорх.

Буслаев вспомнил, что флейта и крылья Даф остались в резиденции, и вернулся за ними. В комнате Даф он увидел Ромасюсика. Шоколадный юноша стоял у смятой постели и застенчиво, как уточка клювиком, ковырялся в ее вещах.

Меф не стал его окликать. Он был так зол, что взглядом оторвал Ромасюсика от пола и как тряпичную куклу протащил по стене. Мефа остановило ощущение собственной силы. Он понял, что может не только убить Ромасюсика, но и смять его совсем, как пустой молочный пакет. Ромасюсик тоже это почувствовал, потому что пискнул жалобно и затравленно.

Мефодий на миг закрыл глаза, позволив Ромасюсику плюхнуться на пол. Там, где он волок его, на стене остался шоколадный след.

– За что? Мне же больно! Ты что, псих? – застонал Ромасюсик. Он весь был сплошной укор. Его мармеладные глазки привычно засахарились слезой.

– Что ты здесь забыл? – спросил Меф.

– Я просто пришел навестить! Вот, принес цветы!

Ромасюсик стал шарить взглядом по полу и действительно нашарил куцый букетик гвоздик.

– Это разве цветы? Это отмазка. Гвоздики дарят стареньким бабушкам и учителям мужского пола, которым жаба душит подарить бутылку, – сказал Меф.

Решив, что Меф уже не сердится, раз так длинно рассуждает, Ромасюсик позволил себе хихикнуть. Оказалось, преждевременно. В стену над его головой врезался и разлетелся вдребезги стул. И опять Меф не коснулся стула даже пальцем. Хватило мысли.

– Тебе нужны были ее крылья и флейта? И ночью ты звонил, чтобы вынюхать, где они? – спросил он с угрозой.

Чтобы Ромасюсику лучше вспоминалось, он взглядом поднял тяжелое кресло и задумчиво покачивал им в воздухе. Ромасюсик умел соображать быстро. Если он признается, у него будут неприятности, но будут потом. Кресло же есть уже сейчас.

– Меня послали! Понимаешь? – прокудахтал Ромасюсик.

– Брутально! – сказал Меф. – И кто же тебя послал, углевод ты наш ходячий?

Знакомое слово заставило Ромасюсика съежиться. Он сидел на полу и размазывал по лицу сахарные слезы. Щеки и подбородок желейно дрожали. У головы Ромасюсика заинтересованно вертелись две осы.

– Я, кажется, знаю ответ, – сказал Буслаев. – Ладно, вали! И цветочки не забудь!

Ромасюсик не стал дожидаться повторного приглашения. Он схватил гвоздики и с необычной резвостью прошмыгнул к двери.

– Ты все равно сдохнешь! – крикнул Ромасюсик, просунув в дверь голову. – Думаешь, ты сильный? Ты покойник! Тебя принесут в жертву сегодня вечером!.. Лигул выбрал нового наследника!

Кресло врезалось в дверь, заставив Ромасюсика отступить и с кегельным звуком скатиться по лестнице. Меф пожалел, что вспылил слишком рано, не дав шоколадному юноше высказаться до конца.

«Новый наследник? Это еще кто?» – подумал Меф.

Он не был напуган, однако угрозой пренебрегать не стоило. Буслаев достал меч и озабоченно оглядел лезвие. Решив, что одного меча может оказаться недостаточно, закрепил на запястье метательный нож, прикрыв его сверху тонким свитером.

Дарх наблюдал за ним. Он вновь обрел тяжесть и неторопливо покачивался на цепи. Мефодий, которому все эти дни казалось, что дарх ослабел, испытал острое разочарование.

Меф спустился в приемную. Первым и единственным, кого он встретил, был Чимоданов, с трубным звуком сморкавшийся в портьеры шестнадцатого века.

– Круговорот гриппозных бацилл в природе? Научный соплеобмен? – поинтересовался Меф.

Чимоданов закончил очистку носа и вытер его кистью.

– Я простужен. Не подходи ко мне. Я ходячая зараза! – предупредил он.

– Ходячая зараза, ты в курсе, что сейчас июль?

– Дело не в июле… Я доброволец мрака. Вывожу в своем носу грипп для осенней эпидемии! – заявил Чимоданов.

– И что будет, если выведешь?

– Получу дополнительные баллы, которые позволят мне продвинуться в иерархии. Ты что, не знал? – удивленно пояснил Чимоданов.

– Не-а. Ты видел Ромасюсика?

– Мне плевать на всех, кого я видел. И еще больше плевать на тех, кого я не видел, – ответил Петруччо и снова чихнул.

Оставив философски настроенного Петруччо плевать на всех подряд и заботливой курочкой высиживать бациллы, Меф постучал в кабинет к Арею. Ему хотелось выяснить, известно ли мечнику что-то о том, о чем кричал взбешенный Ромасюсик. Мечник сидел почти у самой двери, на турецком ковре, и раскладывал на полу портреты, грубо набросанные кистью на маленьких, с ладонь, холстах.

– Хороший был боец, только слишком много думал о смерти, – сказал он Мефу, показывая на один из портретов. – И погиб глупо. Его ранили в бедро. Слабая, неглубокая рана, он мог еще сражаться, но решил, что правильнее будет остановиться. Он не угадал. Зрители были раздражены. Пальцы опустились, и ему перерезали горло.