Матвей закончил резать колбасу и принялся открывать консервы. Он делал это лихо, едва касаясь банок ключом, что дало Нате возможность ввернуть комплимент про настоящую мужскую работу.
– Я бы никогда так не смогла! – сказала она.
Меф вспомнил, как полгода назад Арей, взбешенный ленью Вихровой на тренировках, забросил Нату в спортзал к борцам-вольникам, потребовав, чтобы она вышвырнула всех вон. Из оружия у Наты был лишь шест. При этом, чтобы Вихрова не применяла свой дар, он заморозил ей мышцы лица. И самое интересное, что Ната справилась. Действительно, где ей открыть консервную банку?
Антигон тем временем извлек из кипящей воды «Макфу», которая вопреки всему не превратилась в клейстер. Мефодий подумал, что его поездка к валькирии смахивает на заурядные гости. Для полноты ощущений не хватает только музона и парализованной бабули, которая лежит в соседней комнате и упорно отказывается освободить жизненное пространство, умотав на улицу.
Буслаев сам не понял, как стал резать хлеб. Кажется, вызвался, чтобы не стоять истуканом посреди тесной комнаты, служа промежуточным аэродромом для пролетающих мимо мух.
«Ну вот! И как мне теперь, интересно, разбираться с валькирией?» – подумал Мефодий. В сложившейся ситуации было бы глупо размахивать мечом, перерубая потолочные балки, и громовым голосом требовать объяснений.
– Никого особо не приглашаю, но все готово, – устало сказал Багров.
Ирка заметила, что Мефодий едва заметно поднял брови. Багров вел себя как хозяин – как настоящий расслабленный хозяин, а не хлопотун, который и на стул не присядет, порываясь каждую секунду бежать на кухню что-то переворачивать или выключать.
«Надо бы и мне немного проявить себя хозяйкой!» – подумала Ирка и напряглась, размышляя, что бы такое ей произнести, чтобы все вспомнили, что «Приют валькирий» все же не «Берлога некромага».
– Хорошо бы на бутерброды сверху положить петрушку, – сказала она.
Валькирии почудилось, что ее слова упали на дно глубокого колодца. Воцарилось вежливое молчание.
– Зачем? – наконец спросила Ната.
– Это было бы красиво, – беспомощно сказала Ирка.
– Что? Правда?
Ната замаскировала зевок, превратив его в вежливую улыбку. Один верный Багров благородно попытался поддержать Ирку и даже запоздало извлек из воздуха влажный пучок петрушки, однако Ирке было уже не до украшения бутербродов. Она молча взяла петрушку, села за стол и стала демонстративно, с вызовом жевать ее, ощущая себя заблудившейся козой.
Ей хотелось вызвать группу чистильщиц во главе с Таамаг, чтобы они всех тут поубивали. Некромаг и два ученика мрака, один из которых Буслаев! Для валькирий с их черно-белым видением мира и суровой решимостью выпалывать зло – самое оно.
Пока Ирка упрямо давилась петрушкой, Мефодий таскал с бутербродов колбасу. Как мужчина и хищник, хлеб он ценил меньше мяса. Изредка он поглядывал на валькирию. Мефу чудилось, что она щекочет ему память далеким ускользающим воспоминанием. Меф пытался нашарить его, отделив от множества других, однако воспоминание упорно сопротивлялось, и вместо него память ловила какие-то маловажные подробности. Например, Меф услышал навязчивый и дразнящий запах резины. Так пахнут новые велосипедные покрышки, когда вносишь их с улицы в тесноту квартиры.
«При чем тут это?» – растерялся Меф. Он никак не мог увязать, что похожие шины идут на колеса инвалидной коляски и однажды он сам помогал менять их.
Пока Ирка страдала, а наследник мрака ел колбасу, Ната успела отвесить пристававшему к ней Антигону два-три пинка. Багров ее по-прежнему игнорировал, и Нате нужно было на ком-то сорвать раздражение. Антигон театрально отлетал к стене и вообще пребывал на седьмом небе.
– Как мало мужчине надо для счастья, – заявила Ната с вызовом.
– Это смотря какому, – спокойно поправил Багров.
– Скажем, такому, как ты? – спросила Вихрова.
Ирка была убеждена, что Матвей не станет отвечать на такой откровенный вопрос, но он ответил:
– Мне еще меньше, чем Антигону. Уединение, лодка, лошадь, книги и единственная девушка, которую я люблю, рядом.
Ирка закашлялась. Петрушка попала ей в дыхательное горло. Антигон забрался на стул, чтобы похлопать ее по спине.
– Терпеть не могу одиночества. Надеюсь, твоя любимая девушка не я, – заявила Ната.
Багров кивнул, подтверждая, что надеется она в правильном направлении.
– Все эти лошади, лодки – эгоистично и банально, потому что только для себя. Почему никому не приходит в голову, что счастье в самоограничении? Если позволять себе лишь корку хлеба и глоток воды, никогда не станешь зажравшимся снобом, – перестав кашлять, сказала Ирка.
Уже на середине фразы она поймала себя на том, что сейчас опять все выйдет, как с петрушкой.
– И шпроты с шоколадом, – вполголоса напомнил Багров.
– Что?
– Ну, говорю, корку, глоток воды и шпроты с шоколадом…
Опять воцарилась тишина, ознаменовавшаяся где-то в незримой дали массовым рождением сотрудников правоохранительных органов.
– Скажи что-нибудь, Буслаев! Тебя что, жевать сюда пригласили? – потребовала Ната, ненавидевшая тишину во всех проявлениях.
– Quousque tandem abutere patentia nostra? – произнес Меф.
– Что это такое?
– По-латыни это означает, что ты меня достала, – перевел Меф.
Ната вспыхнула. Краснела она пятнами, точно покрываясь стригущим лишаем.
– Ты в самом деле болван или прикидываешься? – набросилась она на Буслаева.
– И что, успешно прикидываюсь?
– Нет, скверно.
– Значит, не дурак, – резюмировал Меф.